24 сентября 2011 года исполняется 75 лет профессору Александру Павловичу Расницыну – выдающемуся зоологу и палеонтологу, признанному лидеру российской палеоэнтомологической школы.

Александр Павлович вырос в семье старой московской интеллигенции, на Сивцевом Вражке, впитав все достоинства той почти исчезнувшей ныне социальной среды. Проявившийся еще в детстве интерес к живой природе, и в особенности к миру насекомых, привел его в кружок юных биологов при Московском зоопарке (КЮБЗ); там тогда сложилось уникальное сообщество юных натуралистов, многие выходцы из которого составили позднее гордость отечественной зоологической школы (член-корр. Э.И.Ивантер, профессора А.К.Агаджанян, Е.Н.Матюшкин, М.В.Мина, Е.К.Курочкин, и др.). Похоже, уже в те годы у Александра Павловича проявились и интуиция натуралиста (без которой невозможно проникнуть в суть природных явлений), и навык организации полевых исследований – бесценные качества, сохранившиеся у него на всю жизнь. Поступив на биофак Московского университета, Александр Павлович вновь попал в замечательную компанию – в студенческий кружок, группировавшийся вокруг тогдашнего зав. кафедрой энтомологии Е.С.Смирнова (Г.М. Длусский, А.Г. Пономаренко, С.П. Расницын, Ю.А. Попов, Р.Д. Жантиев, А.Л. Тихомирова, Л.Н. Медведев, Е.М. Антонова и др.). Неудивительно, что для всех последующих поколений энтомологов та эпоха так и осталась «Золотым веком Кафедры», а Александр Павлович – одним из ярчайших ее представителей.
По окончании Университета Александр Павлович поступил на работу в Лабораторию артропод ПИН, возглавляемую в то время Б.Б. Родендорфом; с этой Лабораторией оказалась связана вся его дальнейшая жизнь. Основной принцип работы русской палеоэнтомологической школы был сформулирован Родендорфом так: изучать некоторую группу ископаемых насекомых может лишь тот, кто в совершенстве овладел систематикой его рецентных представителей. Именно эту традицию (идти в изучении ископаемых не «от геологии», а «от биологии», и не рассматривать вымерших представителей группы в отрыве от рецентных) в высшей степени успешно развивал на протяжении всей своей научной деятельности Александр Павлович. Видимо, именно это позволило ему внести столь выдающийся вклад в столь, казалось бы, различные научные направления, как систематика и эмбриология современных перепончатокрылых, сравнительная анатомия и филогения множества групп ископаемых насекомых, палеоэкология, теория систематики и теория эволюции (в самом широком смысле), и даже теория динамики растительных сообществ.
Трудно даже определить, в какой именно «ипостаси» Александр Павлович более известен (и ценен) научному сообществу. Для энтомологов он прежде всего один из крупнейших в мире специалистов по перепончатокрылым. Его монография «Историческое развитие перепончатокрылых» (1980), в которой, как уже сказано, современные и вымершие представители отряда изучались «на равных», стала классикой, а предложенная им система отряда подвергалась с той поры лишь косметическим улучшениям. Можно упомянуть в этой связи доказанную Александром Павловичем (по совокупности как палеонтологических, так и эмбриологических данных) анцестральную природу сложных антенн Xyelidae, что и позволило сблизить эту реликтовую группу с гипотетическими предками отряда.
Здесь необходимо упомянуть об изысканиях Александра Павловича в области теории систематики. Пожалуй, именно он раньше и четче других сформулировал, что два кажущихся «альтернативными» подхода к построению системы: фенетика (которой он в свое время отдал дань, как представитель «школы Смирнова») и филогенетика (=кладистика) в действительности взаимодополнительны, и лишь в паре друг с другом дают адекватное представление о предмете. А поскольку в последние два десятилетия кладистика приобрела отчетливые черты «единственно верного учения», неудивительно, что Александр Павлович по сию пору числится одним из лидеров «антикладистического Сопротивления». Будучи одним из авторитетнейших в стране знатоков зоологической номенклатуры, он внес, в числе прочего, большой вклад в правила работы с паратаксонами.
Занятия же систематикой и филогенетикой довольно естественно привели Александра Павловича в область теории эволюции, где он застал (в 60-е–70-е годы) очередной «кризис парадигмы». В СССР это было время возрождения интереса к модифицированному номогенезу (Любищев и др.) и жесткой критики селекционизма со стороны номогенетиков. А.П., однако, остался на позициях селекционизма – правда, не в его СТЭ-шном (майровском) варианте, а в эпигенетическом (шмальгаузеновском). Вероятно, Александра Павловича следует признать, наравне с М.А.Шишкиным, крупнейшим современным представителем ЭТЭ; сформулированный им «принцип адаптивного компромисса» (гласящий, что живой организм принципиально неоптимален по любому отдельно взятому признаку, ибо объектом отбора является система как целое, а не ее отдельные параметры) перешел уже, кажется, в стадию «кто же этого не знает?», а его представления о несводимости макроэволюционных процессов к микроэволюционным остаются предметом широкой дискуссии.
Одна из замечательных черт Александра Павловича как ученого – возникшее вероятно еще в КЮБЗовские времена умение не проходить мимо интересных природных феноменов, не имеющих, вроде бы, прямого отношения к твоим научным занятиям. Так, работая как-то в экспедиции с выдающимся геоботаником С.М.Разумовским, Александр Павлович познакомился через него с полузабытой на тот момент теорией моноклимакса: она рассматривает растительные сообщества как высокоцелостные дискретные гомеостаты, имеющие равновесное (по веществу и энергии) состояние – моноклимакс, и обладающие способностью при экзогенных нарушениях возвращаться к нему путем жестко детерминированных сукцессионных смен. Александр Павлович использовал разработанные в ТМК методы диагностики целостных растительных сообществ для реконструкции сукцессионных систем прошлого; этот подход оказался весьма продуктивным для палеоэкологии и был использован, например, при изучении юрских биоценозов Сибири. Впоследствии эти модели стали одним из важных пунктов разработанной В.В.Жерихиным теории мелового кризиса. Можно напомнить и о том, как Александр Павлович обратил внимание на пыльцу, содержащуюся в кишечнике ископаемых насекомых, привлек к изучению этих материалов палеоботаников – и это открыло новую страницу в изучении континентальных экосистем прошлого.
Однако основной сферой деятельности Александра Павловича все же всегда оставалось изучение ископаемых насекомых. Создается впечатление, что нет такого отряда (ну, может быть кроме жуков), в изучение палеонтологической истории которого он не внес бы своей лепты, а число описанных им ископаемых таксонов просто поражает воображение. Понятно, что со стороны более заметна яркая экзотика (вроде описания первого ископаемого представителя отряда Mallophaga, или странных мекоптероидов Strashila, отрядная принадлежность которых остается неясной), но главное всё-таки это гигантская повседневная работа по описанию перепонов, гриллоновых, мекоптер, и прочая, и прочая. Верно говорят: «Неописанный материал как бы не существует вообще»; и именно на Александра Павловича легла крайне трудоемкая задача «развиртуализировать» огромный пласт накопленного в коллекциях Лаборатории материала. Достойным завершением этой работы стала созданная под его руководством и при его активнейшем участии коллективная монография "History of Insects" – всеобъемлющий труд по ископаемым насекомым, не имеющий даже близких аналогов в мировой энтомологии. Разумеется, нельзя не упомянуть тут и о его теоретических изысканиях; именно предложенная Александром Павловичем гипотеза возникновения полета и происхождения крылатых насекомых остается, пожалуй, наиболее популярной.
Огромный объем и крайнее разнообразие ископаемого материала, прошедшего через руки А.П., побудил его заняться изучением реальной динамики биоразнообразия в предшествующие геологические эпохи. Усовершенствовав, наряду с В.Ю.Дмитриевым и А.Г.Пономаренко, существовавшие ранее методики построения кривых вымирания, он пришел к ряду важных выводов, касающихся диагностики экологических кризисов прошлого. В частности, им было показано, что кризисные явления у насекомых начинаются не в середине мела, а гораздо раньше; соответственно связь этого кризиса с экспансией покрытосеменных была более опосредованной, чем предполагалось ранее (но не менее сильной).
Александр Павлович – «старый экспедиционный волк», участник и организатор множества энтомологических и палеонтологических экспедиций: Сибирь, Дальний Восток, Средняя Азия, Монголия, Кавказ, и даже Британская Колумбия. В числе прочего он был участником почти легендарной уже, почти Джек Лондоновской, эпопеи с открытием меловых Таймырских янтарей; богатейшие коллекции, собранные тогда на реке Хатанге и Таймырском озере, радикально поменяли представления и о фауне ископаемых смол, и о меловых энтомофаунах вообще. А пару лет назад Александр Павлович «тряхнул стариной» и собственноручно добыл замечательный палеоэнтомологический материал в важнейшем для понимания событий на пермо-триасовой границе местонахождении Вязники.
В этой связи следует упомянуть еще одно немаловажное качество Александра Павловича: он прекрасный коллектор. Есть множество ученых, которые умеют обрабатывать материал в лаборатории, но неспособны что-либо собрать в природе своими руками; есть гениальные коллекторы (частенько даже не имеющие образования), способные за считанные минуты отыскать в многометровой толще обнажения конкрецию с редчайшим ископаемым, и повторить эту находку потом много лет не удастся множеству «специалистов по группе»; и лишь в редких случаях «ученый» и «коллектор» совмещаются в одном лице. Вот Александр Павлович – как раз из таких. Помимо этого, он еще и прекрасный препаратор – тоже «ремесленное» мастерство, не имеющее, вроде бы, отношения к научным занятиям. Кстати, известное всей Лаборатории (и беззастенчиво ею используемое…) умение Александра Павловича чинить своими руками любое «железо» – от хитрой электроники до, пардон, протекающей сантехники – явно из того же ряда… Как известно, отличие посредственного командира от хорошего состоит в том, что один говорит: «Делай, как я велел», а другой – «Делай, как я». Так вот, Александр Павлович – именно что хороший командир из той армейской присказки, и в любых сферах деятельности Лаборатории Шеф – «Впереди, на лихом коне» (с).
Тут нам кажется уместным напомнить об одном эпизоде, которому сам Александр Павлович, возможно, и не придает особого значения. В начале «лихих девяностых» множество зоологов, особенно в провинции, остались практически без средств к существованию; Сорос прислал кое-какие деньги, в виде «программы по изучению биоразнообразия» – осталось «всего-навсего» их распределить… Так вот, Александр Павлович, на которого внезапно свалились обязанности председателя этого самого Помгола-2, сумел сделать почти невозможное: деньги были поделены строго поровну на всех зоологов СНГ, без изъятия (оказалось примерно 500 долларов на человека – как раз продержать голову над водой) и доведены до конкретных людей напрямую, минуя все промежуточные инстанции (о чем слезно умоляли внестоличные ученые). Сейчас в это наверное трудно поверить, но члены той «соросовской комиссии» себе лично не взяли из тех денег ни копейки…
Будучи личностью чрезвычайно яркой во всех отношениях, Александр Павлович, разумеется, стал героем множества легенд и апокрифов, ходящих в профессиональном сообществе. Так, например, рассказывают, будто он, задавшись, как и все читатели Станислава Лема, вопросом – «что же всё-таки такое сепульки?» радикально разрешил проблему, описав новое семейство ископаемых перепончатокрылых – Sepulcidae, сепульки; и послал оттиск статьи, с соответствующими пояснениями, патриарху мировой сайнс-фикшен; и получил от того одобрительный ответ… А самое смешное в этой байке – то, что это чистая правда!

Мы желаем Александру Павловичу счастья и здоровья – дабы он мог еще долго-долго трудиться на благо мировой науки во всех своих разнообразных ипостасях. Чтобы он подарил нам следующую "History of Insects" – не забывая при этом о сепульках! ;-))